13. Общие заметки о караимах - И. И. Казас II
III.
Брак есть основание семьи и имеет своим естественным последствием появление детей. Рождение их в старину и отчасти и теперь, подавало повод к некоторым обрядам, из которых самый главный составляет обряд обрезания.
Это известная операция, которой подвергаются дети мужского пола на восьмой день после их рождения, в знак завета, заключённого Богом с патриархом Авраамом.
И в исполнении её есть разница между караимами и талмудистами.
Последние не ограничиваются срезыванием крайней плоти (залупы), но ещё отслоивают ногтями её оставшуюся после операции часть, что причиняет ребёнку излишнее страдание. Обряд наречения имени ребёнку мужского пола совершается в день его обрезания; ребёнку же женского пола - в первую субботу после рождения.
Оно происходило, и теперь происходит в присутствии общества с газзаном во главе и оканчивается роскошным обедом или скромным завтраком, смотря по состоянию родителей. Обыкновенно даются имена умерших - дедушки, бабушки или других близких родственников с отцовской или материнской стороны.
Иногда дедушки или бабушки ещё при жизни дают свои имена своему внуку или внучке.
Это почти всегда имена ветхозаветные.
Исключения составляют татарские имена Тахтамыш, Бабай, Бабакай и Бабаджан.
Между же женскими именами татарских имён гораздо больше: Алтын (золото), Гулюш (улыбка), Гулеф (роза), Назлы (нежная), Арзу (желание, желанная), Бияна (бийана, госпожа-мать), Султан, Саадет (счастье) и пр.
Есть и греческие имена: Фирсин (Ефросинья), Кера (госпожа), Апика, Керача (уменьшительно от Кера), Афедра и др.
В последнее время избегают этих татарских имён, как мужских, так и женских, и стараются давать детям из библейских имён те только имена, которые встречаются и между русскими и не слишком отдают Ветхим заветом, а некоторые библейские имена переделывают в имена русские.
Так из Бераха делается Борис, из Мордхая - Марк, из Симга - Семён, из Рахили - Рая, из Беруха - Вера и т. д.
В старину (отчасти и теперь в бедных, некультурных семействах в медвежьих углах Крыма), колыбель детей окружали суеверия, которые нельзя назвать специально караимскими.
Они относятся к общечеловеческим суевериям, существовавшим во все времена почти у всех народов в особенности у восточных.
Между ними главное место занимает вера в дурной глаз.
По народному верованию, есть люди со злыми глазами, взгляды которых, как бы исходящими от них стрелами, поражают всё хорошее, красивое, ценное и причиняют ему неизбежный вред, порчу, болезнь, и даже смерть.
Такую таинственную губительную силу имеют преимущественно чёрные глаза.
Они действуют не только на детей, но и на взрослых, не только на людей, но и на животных. Средствами для отвращения их пагубного действия служат: нашёптывания и причитания, которые совершают опытные в этом деле старухи, сопровождая их разными странными действиями: плюют в сторону, дуют ребёнку в лицо, смазывают его лоб слюною или какою-нибудь нечистью.
Для ограждения ребёнка от влияния злых духов и от всякого дурного влияния кладут в его изголовье какой-либо предмет, имеющий характер святыни, по большей части книгу псалмов Давида.
Против испуга, отзывающегося на ребёнке некоторым нервным расстройством, при нашёптываниях расплавленный свинец или растопленный воск отливают в сосуд с холодною водою и по формам, образующимся при этом, и по шероховатостям, и по буграм на них стараются угадать, что было причиною испуга.
Конечно нужно иметь слишком сильное воображение, чтобы в этих случайных хаотических формах увидеть объект испуга: изображение человека, собаки или какого другого животного. Существовали и другие роды суеверия: вера в сновидения, в привидения, в оборотней, в ясновидение.
Дурными предзнаменованиями считались пение курицы петухом, протяжный вой собаки пред окном, кукование филина на крыше дома.
Понедельник считался несчастным днём.
Не любили начинать в этот день какое-либо серьёзное предприятия или пускаться в долгий путь.
Основанием для этого суеверия служило то, что в книге Бытия в рассказе о сотворении мира относительно сотворённого в понедельник не сказано, как в прочие дни: И увидел Бог, что это хорошо.
Семейная жизнь у караимов в старину, как и теперь, отличалась чистотою нравов.
Адюльтер был очень редким явлением.
Очень немногие женщины с лёгким поведением возбуждали всеобщее негодование и презрение.
Воспитание детей до известного возраста было предоставлено женщинам.
О каких-либо воспитательных приёмах, основанных на рациональной педагогии, не могло быть и речи.
Матери сами кормили грудью своих детей, лишь в самых крайних случаях прибегали к помощи кормилиц.
Не было ни бонн, ни гувернёров, ни гувернанток, которые в последнее время начинают появляться во многих зажиточных семействах.
Детей мужского пола очень рано, часто с 4 лет, посылали в общественную школу, не столько ради обучения, немыслимого в таком возрасте, сколько для того, чтобы избавиться от их шалостей дома.
Обучение девочек даже простой грамотности считалось необязательным, если их обучали чему-либо, так это только рукоделию, кулинарному искусству и вообще всему тому, что имеет отношение к домашнему хозяйству.
Ныне же, под влиянием современной культуры, понятие о воспитании детей совершенно изменилось.
Дети без различия пола посещают правительственные учебные заведения и получают соответственное их общественному положению образование.
Такое отрадное, само по себе, положение вещей имеет и свою тёмную сторону: дети остаются безо всякого религиозного образования, так как караимское вероучение не входит в программу посещаемых ими правительственных гимназий, или реальных училищ.
Поэтому некоторые родители, не относящиеся индифферентно к своей религии, посылают детей, конечно, только мужского пола, в мидраши, общественные училища, где они обучаются почти исключительно древнееврейскому языку, без знания которого их религиозное образование не может считаться полным, потому что на нём совершается их богослужение и на нём написаны все караимские богословские сочинения.
Но и эти училища не приносят желаемой пользы, вследствие царящей в них схоластики и унаследованной от средних веков рутинной системы обучения.
Если в старину из этих училищ выходили воспитанники с порядочным знанием, то это только благодаря их особенно счастливым способностям и продолжительности самого обучения.
Но условия современной жизни не позволяют детям бедным посвящать много времени своему образованию, и они 13 и 14 лет оставляют училище, призываемые нуждою к труду для снискания средств к существованию, а более обеспеченные делают то же в заботе о пополнении пробелов в своём образовании изучением наук, необходимых в настоящее время для каждого интеллигентного человека.
Считаю нужным описать несколько подробнее эти караимские школы, их обстановку, их строй и господствующую в них в продолжение многих веков систему обучения, полагая, что всё это не лишено некоторого интереса.
IV.
Кто видел в настоящее время татарские мектебе и медресе в Крыму, тот может иметь некоторое представление о состоянии караимской школы 60-70 лет тому назад.
Она помещалась по большей части в одной комнате, положим, довольно просторной, но слишком тесной для скоплявшихся там учеников, число которых доходило до 50-60, а иногда и больше.
Мебель состояла из длинных неуклюжих столов и таких же скамеек.
В некоторых училищах не было и их.
Тут, как в нынешних татарских мектебе, и учитель, и ученики сидели поджавши под себя ноги, прямо на полу, устланном войлоками, за длинными низкими скамейками, служившими им столами, на которых лежали учебные книги.
Только для учителя отводилось место в углу с небольшим матрацем для сидения и подушками для облокачивания.
Ученики не разделялись на классы или на группы, а с каждым из них учитель занимался отдельно и понятно, мог уделить ему только единицы минут в день.
Недостатки такого почти бесплодного индивидуального обучения смягчались отчасти ведущей своё начало от средних веков системой, несколько напоминающей вводившуюся в Европе в начале прошлого столетия в некоторых народных училищах систему взаимного обучения, без установленной там более или менее правильной её организации.
Ученики делились на старших и младших.
Каждый из младших учеников имел одного из старших своим кальфою (монитор), который приготовлял его к долженствовавшему быть данным уроку, а учитель в упомянутые выше немногие минуты только проверял то, что сделано монитором.
Начинающие ученики так называемые азбучники (дардаки), до усвоения ими механического чтения обучались почти исключительно у мониторов.
Вследствие и педагогической неопытности последних с одной стороны, и крайнего несовершенства самих методов преподавания - с другой, на одно механическое чтения тратилось два-три года, а иногда и больше.
По одолении трудностей механического чтения начиналось изучение Св. Писания посредством перевода на татарский язык, значительно отличающийся от современного ученикам татарского языка и в грамматическом, и в лексическом отношении.
Дидактическое правило - от лёгкого к трудному - вовсе не соблюдалось.
Переводили Св. Писание подряд, без всякого разбора, не обращая внимания на возраст учеников, на степень их умственного развития, и доступное, и не доступное их пониманию, и лёгкие рассказы, и высоко-поэтические места, представляющие много трудностей, и по образности выражений, и пророчества, требующие многих исторических и этнологических объяснений.
Переводили без всяких исключений и пропусков и историю дочерей Лота, и историю Дины, дочери Иакова, и историю Иуды и Тамары и все описания тех скабрезных сцен, которые следовало бы скрыть от чистых взоров детей и которые дают опасный материал для их живого воображения.
Переводили чисто механически с рабскою буквальностью, без соблюдения синтаксических правил и конструкции того языка, на который переводили, без сообщения каких-либо грамматических правил изучаемого языка и без объяснений смысла переводимого.
Понятно, что такое безобразное преподавание не развивало, а только притупляло способности детей, не возбуждало в них никакой любознательности и подавляло всякое разумное отношение к тому, что им преподавалось.
Преподносившаяся им мертвечина, столь противная живой природе детей, внушала им одно только отвращение к учению.
Одни только особенно даровитые натуры могли извлечь пользу и то незначительно из такого анти-педагогического преподавания.
Когда все книги Ветхого Завета были переведены таким образом, на что тратилось несколько лет, начиналось чтение жиденького учебника грамматики древнееврейского языка на библейском же языке, именно тогда, когда сколько-нибудь смышлёные ученики уже успели, посредством собственных наблюдений, усвоить себе все предлагаемые в учебнике элементарные грамматические правила, и это запоздалое преподавание грамматики, преподавание задним числом, оказывалось совершенно бесцельным.
После грамматики начиналось чтение некоторых написанных на средневековом библейском языке произведений караимских писателей.
Это - комментарии на Пятикнижие (Мивгар) рибби Агарона Гарофэ, объяснение Моисеевых законов, исполнение которых обязательно для каждого караима, и ритуалов (Аддерет) рибби Илии Башьячи, богословско-философский трактат (Эц-Хаим) рибби Агарона Никомидийского. Все эти сочинения пропитаны духом схоластики и буквоедства, схоластики - в философии и буквоедства - в объяснениях практических законов, и ими заканчивалось образование караимов, и то немногих избранников.
Здесь не было места никакой другой науке, ни истории, ни географии, ни математике, ни даже четырём действиям арифметики, столь необходимой в практической жизни.
Неудивительно, что благодаря этим державшимся в караимских училищах в продолжение многих веков порядкам, в умственном развитии караимов и в их литературе мы видим неимоверный продолжительный застой.
Только в последнее время они проснулись от вековой спячки к новой умственной жизни и, можно сказать, что к ней они идут быстрыми шагами.
Где-то в Талмуде сказано, что если бы не было шума, производимого движением небесных сфер, то можно было бы слышать шум, производимый говором римских легионов.
А я скажу: если бы не шум, несшийся от караимских школ, можно было бы слышать шум небесных сфер.
Гиперболу в сторону: действительно, близость караимской школы можно было узнать по слышному оттуда неимоверному шуму.
Представьте себе 60-70 мальчиков, из которых одни читают громко нараспев, и непременно нараспев, свои уроки пред учителем, а половина остальных делает то же пред другой половиной, пред своими мониторами, стараясь перекричать своих товарищей.
Я, который был один из наиболее усердных крикунов, всегда удивлялся тому, что мы, среди этого адского шума, имели возможность понимать друг друга.
Учебная часть в караимской школе была в незавидном положении, но ещё в худшем положении была часть воспитательная.
Школа, обучая плохо, почти совсем не воспитывала.
Если же существовали тут какие-либо воспитательные приёмы, то только приёмы отрицательные.
Они состояли только в наказаниях за проступки и грубые шалости, которые неизбежны среди ватаги разношёрстных и разновозрастных мальчиков, шаловливых по своей природе и необузданных вследствие отсутствия всякой школьной дисциплины.
Часто наказания были несправедливы так как они применялись и там, где вина учеников зависела не от их воли, так, например, наказывали их и за то, что они обижены природой, отказавшей им в хороших способностях.
Наказания состояли в пощёчинах и палочных ударах, которые сыпались на детей щедрою рукою разъярённого учителя.
При важных проступках каждый удар сопровождался причитанием известного стиха, очень неудачно выбранного для данного случая (Псал. гл. 78, ст. 38. И он (Бог) Милостивый прощал грех и не губил, многократно отвращав гнев свой, и не возбуждал своей ярости всей), по удару при каждом слове, последнее слово (хамато - гнев свой) произносилось несколько раз (хамато-хамато, хамато (adinfinitum), и столько раз повторялись удары, пока не уставала рука учителя.
Был ещё другой вид наказания, пред жестокостью которого бледнеют все остальные. Провинившегося ученика, по приказанию учителя, сваливали на спину два дюжих его товарища, обе ноги его вкладывали в так называемую фалака, известное на востоке орудие пытки, скручивали их и приподнимали несчастного в таком положении, а учитель-палач нещадно бил его палкою по голым пяткам, причитывая вышеупомянутый классический стих.
Я не стану, да и не могу описывать мук и нравственного состояния беззащитного существа, подвергавшегося этой мучительной и варварской экзекуции, хотя и я сам вкусил её сладость, а это было в том случае, когда было объявлено гуртовое, поголовное наказание (сыра фалакасы), а такие случаи были довольно часты.
Окончивший курс учения получал титул рибби, соответствующий титулу, даваемому в Европе первостепенным учёным за замечательные труды в области той или другой науки, т. е. титулу доктор.
Вместе с этим титулом он приобретал и очень важное право.
Какое бы, вы думаете, право?
Право резать животных!
Оно давалось после публичного смехотворного (экзамена на степень доктора), производившегося в присутствии известных в городе своей учёностью преподавателей и местного газзана.
Экзамен состоял только в том, что докторант декламировал пред учёным ареопагом заранее выученные им наизусть по известной тетрадке в несколько страниц готовые ответы на вопросы, касающиеся законов заклания животных.
Законы эти пользуются особенной любовью караимских казуистов, и в караимской литературе посвящена им такая масса трактатов, что из них можно составить порядочную библиотеку.
В них прежде всего идёт рассуждение о том, путём каких логических доказательств можно оправдать наше право на жизнь животных, затем об исполнителе, объекте, форме, орудии заклания, и о случаях, когда заклание нужно считать произведённым неправильно и, следовательно, когда мясо убитого животного признать нечистым и негодным для еды.
Вся эта регламентация заклания находится в полном противоречии с караимским принципом ничем не руководствоваться кроме Св. Писания, так как ни в законах Моисея, ни в пророческих книгах она не может найти никакой опоры для себя, и есть измышление караимских учёных. Тем не менее эти последние находят возможность вступать в полемику с талмудистами относительно некоторых вопросов в этой области казуистики.
Объект заклания - это только чистые животные.
Отличительные признаки чистых четвероногих, также морских, и речных животных указаны в книге Левит (XI, 1-12). Нечистые же из пернатых исчислены подробно в той же главе.
Не всё мясо закланного даже по всем правилам четвероногого животного позволяется есть.
От него должны быть отделены: курдюк, тук, покрывающий внутренности, и весь тук, который на внутренностях, обе почки, тук, который на них, который на стенгах и сальник, который на печени (Лев. III, 9).
Это - те части, которые при жертвоприношении сжигались на жертвеннике.
По закону они должны быть сожигаемы на жертвеннике даже и тогда, когда животное было убито не для жертвоприношения, а назначалось для обыкновенной еды, но это в таком только случае, когда заклание происходило в той местности, где находилась скиния или храм, например, в Иерусалиме.
Как видно из главы 12-й Второзакония (ст. 20-23), вне такой местности израильтяне имели полное право по своему желанию закалывать животных, конечно, чистых, и есть их мясо, но прибавляет законодатель: как едят серну и оленя.
Что же означают эти последние слова?
Объяснить их очень легко.
Если обратить внимание на то, что из четвероногих могут быть приносимы в жертву только три породы: рогатый скот, овцы и козы, то станет понятно, что животные, закланные вне Иерусалима, даже во время существования храма, имеют характер животных, негодных для жертвоприношений, как серна и олень.
Из этого необходимо следует, что, как из мяса серны и оленя не выделяется ничего для сожжения на жертвеннике, так ничего не нужно выделять и из мяса животных, убиваемых вдали от Палестины, ныне, когда нет ни храма, ни жертвенника, ни жертвоприношений.
К сожалению, караимские учёные проглядели этот простой логический вывод и признали запретными упомянутые туки на-веки-веков, что совершенно противно прямому смыслу закона и причиняет караимам немало неудобств не только в экономическом отношении, но и в домашнем быту.
Вопрос о том, что разрешается есть и что не разрешается, занимает важное место в жизни караимов.
Много случаев, когда и чистая сама по себе пища становится нечистой и было бы долго исчислять их все здесь.
Скажу только об одном, как о наиболее характерном.
Это - прикосновение женщины к съедобному во время менструации.
Здесь речь идёт не об одном только непосредственном прикосновении, но и о прикосновении посредством других предметов, которые принимают значение проводников нечистоты.
Такими проводниками служат например, скатерть на столе и сам стол. Поэтому караимы не могут обедать за одним столом с женщиной во время её регул.
Простое прикосновение её, хотя бы посредством длинной палочки, к столу, на котором находится пища, обращает эту последнюю в нечистую.
Этого мало.
Если стол стоит на ковре, хотя бы ковёр этот тянулся на несколько вёрст, и если тонкая нитка соединяет его с нечистой от менструации женщиной, всё съедобное, находящееся на столе, считается нечистым.
Только предметы неподвижные, каковы например: досчатый пол, стены и т. п. считаются плохими проводниками.
Нужно ли сказать, как стеснительны в домашнем быту эти строгости, которые вовсе не вытекают из Моисеева закона и составляют плод крайнего ригоризма учёных, усердствовавших не по разуму.
Благодаря им караимки в известном периоде не могут правильно вести своё хозяйство, и прежде всего они не могут приготовлять пищу для своей семьи.
Ещё труднее бывает их положение во время родов, когда одни из них на сорок дней, а другие, менее счастливые, на восемьдесят дней обречены почти на полное бездействие в своём хозяйстве.
Для ясности приведу из Пятикнижия относящееся к этому вопросу место (по синоидальному переводу), от которого мы уклонились в одной только подчёркнутой нами фразе, более точно объясняющей смысл закона: Скажи сынам Израилевым, если женщина зачнёт и родит младенца мужского пола, то она нечиста будет семь дней, как в дни страдания её очищением, она будет нечиста... и тридцать три дня должна она сидеть при чистом кровоистечении, ни к чему священному не должна прикасаться и к святилищу не должна приходить, пока не исполнятся дни очищения её. Если же она родит младенца женского пола, то во время очищения своего она будет нечиста две недели и шестьдесят шесть дней, она должна сидеть при чистом кровоистечении.
При чтении этого места (оставляя в стороне вопрос о непонятной для нас разнице, делаемой по отношению к детям мужского и женского пола) не может не броситься в глаза то, что закон усматривает две степени в нечистоте родильницы: к одной он относится более строго, приравнивая её к нечистоте обыкновенной менструации, к другой же - менее, называя её причину чистым кровоистечением, т. е. истечением чистой крови, и ясно определяет, что запрещается родильнице в этом последнем фазисе её состояния.
Это - прикосновение ко всему священному и посещение святилища.
Если даже признать постановления, выработанные караимскими учёными относительно случая обыкновенной менструации правильными и распространимыми и на известные семь дней при рождении мальчика, и на четырнадцать дней при рождении девочки, то их никоим образом нельзя расрпостранить на 33 дня в первом, и на 66 дней во втором случае, на те дни, которые закон выделяет из общего числа, считая их днями истечения чистой крови.
Но руководимые ригористическим духом, караимские учёные и тут не вникли глубже в смысл толкуемого ими закона и навязали своим адептам постановления, производящие большую пертурбацию в жизни караимской семьи и тяжесть которых особенно чувствительна для семейств бедных.
Но опять повторяю, что породившие эти строгости недосмотры или ошибки нельзя считать непоправимыми; основной принцип караимизма не признаёт за своими учёными характера непогрешимости, и постановления их могут быть отменены, как только будет доказана ложность положения, на котором они основаны.
Тяжесть рассматриваемых здесь наставлений значительно облегчена в настоящее время, благодаря более правильному уразумению смысла приведённой выше цитаты.